Сага о Вигдис и Вига-Льоте. Серебряный молот. Тигр - Страница 11

Вигдис сказала, что не хочет отправляться на сеттер летом. Однажды вечером весной — как раз в то время, когда начинает распускаться береза и громче поют птицы, — она вышла за ворота усадьбы и отправилась гулять по лугам. Была солнечная и теплая погода. Приятно пахло почками и травой, и Вигдис подумала, что хорошо бы ей подольше погулять и постараться забыть свое горе.

К югу от Вадина в маленьком домике жила бедная женщина. Она была замужем за одним из работников Гуннара. Она сидела на пороге и пряла, когда мимо проходила Вигдис. Она остановилась, чтобы поговорить с женщиной, и в эту минуту в доме заплакал ребенок. Вигдис сказала:

— Этот ребенок плачет, как будто у него большое горе, но не думается мне, что это так. Никогда раньше не доводилось мне слышать, чтобы младенцы так ужасно кричали — как котенок или сова, но уж только не как человеческий детеныш.

Женщина пошла в дом и вынесла ребенка. Это была девочка — лет двух или чуть больше. И она тут же успокоилась, как только оказалась на руках у матери, а вскоре сползала на землю, принялась бегать и срывать цветы. Она была так мала, что, когда нагнулась за цветком, наступила на подол своего платья и упала. Вигдис помогла ей встать на ноги, и ребенок отдал ей сорванные цветы. Но девочка рвала одни только головки, и Вигдис не смогла удержать их в руках. Тогда мать сказала ей:

— Эти цветы называются мать-и-мачеха. Дай мне одни из них, и я погадаю тебе на нем.

Вигдис так и сделала, и женщина сказала:

— Вот смотри. У этого цветка сначала два темных листика, а потом два светлых. Но самый нижний — с темной полоской по краям. И значит это, что сначала у тебя будет много горя, а потом много радости. Хуже обстоит дело с последним листком. Темная полоска по его краям не предвещает тебе ничего хорошего в старости.

Вигдис отвечала:

— Сдается мне, что не нагадала ты мне ничего хорошего, да я и не просила тебя об этом. Но тем не менее я награжу тебя.

И с этими словами она сняла маленькую селье со своего платья и отдала ее женщине. А затем ушла.

На краю луга были скалы, и рядом росли несколько рябин и кусты шиповника и целая лужайка мать-и-мачехи. Вигдис села там, обняла руками колени и стала смотреть на фьорд, водная гладь которого красиво блестела на солнце. Солнце спускалось за горы. Она просидела так долго — и мало хорошего она могла вспомнить — думала ли она о Льоте или о том, кого похоронила в лесу. Она гадала, лежит ли он все еще там или давно исчез. Она припоминала, что в ту ночь кругом было полно муравьев и других ползучих тварей, и хотя ребенок не вызывал у нее радости, ей казалось ужасным, если муравьи принялись за него, когда мальчик был еще жив.

Она встала, когда уже начало смеркаться и почти бегом отправилась домой. Недалеко от усадьбы ее повстречала Оса и сказала:

— Ты очень меня испугала, девочка. Я не знала, что и думать. Ведь ты пропала так надолго, а я знаю, что ты боишься темноты.

Вигдис ответила:

— И темноты я боюсь, и самой себя в собственном доме. Жизнь моя отвратительна, и будет лучше, если я положу ей конец.

— Не говори такие страшные вещи, — ответила Оса. — У тебя все еще может быть хорошо. И ты еще так молода, да и не знает никто о твоем позоре, а все считают тебя порядочной девушкой. Коре любит тебя, и с ним у тебя будет хорошая жизнь.

— Именно это и гнетет меня больше всего, — сказала Вигдис. — И хотелось бы мне, что все знали о моем позоре — и чтобы мой отец выгнал меня из дома. И ужасно, что приходится мне улыбаться и делать вид, что я та же, что раньше… И не радует меня, что все считают Вигдис честной и порядочной, ибо есть трое, которые знают, что это неправда. И на теле моем есть тому позору отметка, и не знаю, как уберечься мне от стыда, когда Коре заведет разговор о женитьбе.

Они сидели одни вечером в доме, Оса и Вигдис; и тогда девушка вновь заговорила об этом.

— Не можешь ли ты, матушка, отправиться на юг к своим родичам — ведь ты говорила, что они влиятельные и богатые люди? И рода еще более древнего, чем мы.

Оса отвечала:

— Я не знаю, живы ли мои родичи, и стара я уж стала ехать к ним. Но почему ты заговорила со мной об этом?

Вигдис долго молчала, а потом сказала:

— Раньше, когда у меня была печаль, я всегда приходила к тебе и все рассказывала. Но сейчас случилось так, что от тебя я больше всего таю свое горе.

Оса ничего не ответила, и Вигдис продолжала:

— И сейчас я жалею, что похоронила ребенка, ибо каждую ночь он будит меня своими ужасными криками. Но пусть меня мучают злые духи, как я того заслужила.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Оса.

— И это самая лучшая месть, что сын Льота стал его проклятием. И хотелось бы мне, чтобы он сам отомстил своему отцу.

И тогда Оса тихо спросила:

— Я хочу знать, действительно ли ты так думаешь.

— Да, — ответила Вигдис.

И ее приемная мать тогда сказала:

— Тогда тебе лучше знать, что мальчик, которого ты родила в прошлом году, воспитывается у моего сына Скофте.

Вигдис вскочила со скамьи, на которой сидела. Она стояла смертельно бледная, не говоря ни слова. Но затем рухнула на скамью, опустила голову на стол и разрыдалась.

Оса сказала:

— И нет смысла говорить об этом всем, и сдается мне, что лучше все скрывать, но я сказала тебе это затем, чтобы ты могла повидать своего сына, если захочешь.

Вигдис плакала, а потом сказала:

— Мне казалось, я так несчастна, что хуже и быть не может. Но сейчас я не могу жить в этой усадьбе, когда я знаю, что в любой день мальчик может попасться мне на глаза. И так плохо мне было, что не смогла я бросить его в озеро. И не верю тебе, что сказала ты мне правду.